Часть 2.
Прежде всего посмотрим на мультипликатор добавленной стоимости, т.е. стоимости первичного сырья к объему добавленной стоимости обрабатывающей индустрии. У нас этот параметр на кризисном уровне. Более того, он ухудшается. Индекс качества экономической динамики по прежнему отрицателен. А отрицательное значение этих индексов свидетельствует как минимум о глубокой депрессии.
Не преодолена депопуляция страны, смертность по прежнему обгоняет рождаемость. В США тоже происходят периоды депопуляции, и если посмотреть когда они происходят, то у США смертность обгоняет рождаемость только в достаточно глубокой кризисной фазе.
Судя по нашей демографической кривой, мы безостановочно теряем население. И хотя темпы потери людских ресурсов снижаются, но тем не менее тенденция не преодолена. И эта тенденция свидетельствует о том, что не преодолен и системный кризис. Мы не можем организовать нормальное внутреннее воспроизводство высокотехнологичного человеческого капитала.
Следующий фундаментальный параметр – внутренняя норма накопления: если мы отбросим сегодня импорт техники, машин и оборудования , то увидим что своими собственными машино-техническими ресурсами мы накопления (и воспроизводства) не обеспечиваем. Более того, оно отрицательно. Продолжается технологическая деградация промышленного капитала, несмотря на принимаемые усилия. Это свидетельствует опять же о том, что мы сегодня имеем и системный кризис и рецессию.
Но пока она скрыта внутри. И при любом падении цен на нефть эта скрытая рецессия становится открытой. Т.е. фундаментально различимое состояние рецессии, в любой фазе делового цикла, при малейшем изменении нефтегазовой экспортной конъюнктуры тут же переходит из скрытого в открытое. Стоит ценам на нефть опустится на 10-15 долларов, инфляция доллара сокращается, и мгновенно мы видим, что российская экономика стоит всегда в состоянии рецессии, находится в состоянии депрессии.
Но сегодня положение действительно серьезное. Оно свидетельствует прежде всего о том, что оценки нашей антикризисной политики, как эффективной и действенной, нуждаются в кардинальном пересмотре. И не потому что так кому-то захотелось, а потому что с такой политикой мы не можем встречать очередной кризис. А очередной полноценный кризис в странах большой 7-ки, это уже вопрос месяцев.
Мы в декабре 2011 сделали прогноз, который многим тогда показался парадоксальным. Что впереди у США 12-15 месяцев безкризисного развития. Сегодня прошло 10 месяцев и США пока идут именно в режиме безкризисного развития, хотя прошлогодние оценки и МВФ, и экспертов ООН и Всемирного банка, и нобелевских лауреатов, предрекали рецессию США уже в первом полугодии 2012 года.
Наша оценка оказалась точной. Я хотел бы это подчеркнуть. Потому, что для меня очень значимо единство теории и практики! И это значит, что мы развенчали миф, что капиталистические кризисы непредсказуемы. С точки зрения теории умение предсказывать НЕНАСТУПЛЕНИЕ кризиса, столь же важно и равноценно, как и точное предсказание того, что кризис уже наступает.
Мы уже в третий раз убедились в том, что модель действительно корректна. Она выдает правильные сигналы и точные оценки. Мы делали пересчеты, правда не широкие, но по репрезентативной выборке, делали попытку посмотреть, на каком этапе делового цикла находятся сейчас США, и эти расчеты подтвердили, что на горизонте ближайших 6 месяцев США пройдут в безкризисном режиме. Т.е. мы подтверждаем нашу декабрьскую оценку насчет 15 месяцев. Но за пределами 15-го месяца, это примерно март-апрель 2013 года, мы пока ничего сказать не можем.
Но в любом случае у нашего руководства остается не более 12 месяцев на то, чтобы пересмотреть прежнюю посткризисную политику и заложить основу другой, по-настоящему эффективной экономической политики.
Для меня эффективной экономической политикой может быть только политика новой индустриализации. Но переход к этой политике предполагает ряд важных, ключевых предпосылок. Автоматически перейти от неэффективной политики к эффективной невозможно.
Самотеком тем более такой переход не происходит. Для этого нужно предпринимать и системные, и общегосударственные, и кадровые решения. Сегодня у нас позитивное и негативное идет рука об руку, делается шаг вперед, затем два шага назад по многим вопросам, включая и вопросы структуры министерств и ведомств, и распределения функциональных обязанностей.
Пока у нас доминирует бессистемный подход. Это тоже одно из следствий той монетаристкой политики, которая была принята в посткризисный и кризисный период, когда мы считали, что кризис можно залить деньгами. И ставка в этом посткризисном цикле, и Беном Бернанке, и у нас, была сделана на инфляцию.
Сегодня практика показала, что кризис инфляцией не преодолевается. При этом, если у США есть особенность, которая позволяет ФРС внутреннюю инфляцию превращать во внешнюю, т.е. экспортировать инфляцию доллара в остальной мир, а самим США импортировать реальные ресурсы, и за счет этого держать под контролем внутреннюю инфляцию, то у России такой возможности нет. Россия ни на кого не может переложить свою внутреннюю инфляцию. И не только потому что рубль не является резервной валютой, но нет и предпосылок, чтобы рубль был резервной валютой хотя бы в рамках СНГ.
Экономически, базисно, фундаментально – рубль сегодня не технологичная валюта. За рублем сегодня нет высокотехнологичного научного и промышленного потенциала. А резервной валюта может быть только в том случае, если она опирается на экономику высоких технологий, на экономику науки, на наукоёмкую экономику. Вот это наши монетаристы никак не могут признать, хотя не раз выдвигали установку превращения рубля в резервную валюту, хотя бы в рамках СНГ, или хотя бы в рамках таможенного союза.
Этот подход к сожалению утопичен, хотя в политическом отношении, безусловно, Россия должна быть интегратором СНГ, и, безусловно, будет интегратором СНГ. Но только тогда, когда она сама начнет опираться на высокотехнологичную , наукоёмкую индустрию, на высокотехнологичный промышленный капитал. Это очень крупная и важная предпосылка для превращения рубля в резервную валюту. Более того, она нуждается в политическом осмыслении, чтобы наше государственное руководство прониклось пониманием базисных основ для решения крупных политических и экономических вопросов.
Мы сегодня должны беспристрастно и объективно оценивать то, какие проблемы неспособна решить монетаристкая политика, какие последствия для промышленного капитала она вызывает, и чем оборачивается для страны сегодня.
Сегодня она обернулась для страны болезненным секвестром государственных расходов. Если бы мы опирались сегодня на промышленный капитал, если бы мы сегодня соединили добычу с переработкой сырья в единых технологических цепочках, в единых цепочках добавленной стоимости, то у нас ситуация была бы другая.
При возникновении таких бюджетных сложностей, бюджетного кризиса, а секвестр это бюджетный кризис, мы могли бы, вместо установки на сокращение расходов, принять политику увеличения доходов! Доходной базы. И не налоговыми мерами, не увеличением налогов. Хотя сегодня структура налоговых источников далеко не оптимальна. Рано или поздно структура налогов и налоговых доходов бюджета будет приведена в соответствии хотя бы с европейской экономической моделью. Но сейчас речь о другом.
Мы не можем бесконечно проводить политику бюджетного секвестра, политику бесконечного урезания социальных и других расходов. Рано или поздно нам нужно будет переходить к политике УВЕЛИЧЕНИЯ БЮДЖЕТНЫХ ДОХОДОВ. Оценка ситуации, фундаментальная оценка, позволяет ставить этот вопрос с упреждением, уже сейчас. Пока у нас в запасе есть время. Время перед тем, как придется уже резать бюджет в более резком ключе, в таком ключе, который естественно вызовет массовый социальный протест.
Один из достаточно крупных, видимых результатов посткризисной политики у нас, это нарастание социального недовольства. И это нарастание социального недовольства никоим образом не может свидетельствовать об эффективности ни антикризисной, ни посткризисной политики. Это еще одна из оценок, уже социальная, неэффективности прежней экономической политики. Той политики, которую сегодня продолжают отстаивать наши монетаристы, и зарубежные монетаристы тоже.
Наши монетаристы не понимают одной существенной разницы между Россией и США. В США Бернанке достаточно включить печатный станок и у него появляется столько долларов, сколько он пожелает. России, для того, чтобы монетарными мерами гасить фундаментальные проблемы необходимо использовать свои валютные резервы. Мы не можем по мановению палочки, или с помощью печатного станка, получить необходимые валютные средства. Но это еще не самое главное. Самое главное в том, что включая печатный станок ФРС обеспечивает получение реальной товарной массы в обмен на бестоварную. России же, чтобы иметь в качестве подушки безопасности валютные резервы, приходится отдавать в обмен на фантики реальное полноценное богатство: нефть, газ, металлы, древесину, зерно.
Россию представляют как крупного сырьевого экспортера еще с царских времен. Но чего не могли видеть экономисты царского времени, в 21-м веке экономисты должны видеть четко: с какой добавленной стоимостью товар вывозится, и с какой добавленной стоимостью товар ввозится в страну. Какой смысл вывозить сырье и после переработки затем ввозить товары с более высокой добавленной стоимостью и терять на этом добавленную стоимость, таким образом и лишая работы своих граждан и теряя валютные резервы? Это примеры неэффективной экономической политики не в интересах России….
продолжение см. Часть 3.
Прежде всего посмотрим на мультипликатор добавленной стоимости, т.е. стоимости первичного сырья к объему добавленной стоимости обрабатывающей индустрии. У нас этот параметр на кризисном уровне. Более того, он ухудшается. Индекс качества экономической динамики по прежнему отрицателен. А отрицательное значение этих индексов свидетельствует как минимум о глубокой депрессии.
Не преодолена депопуляция страны, смертность по прежнему обгоняет рождаемость. В США тоже происходят периоды депопуляции, и если посмотреть когда они происходят, то у США смертность обгоняет рождаемость только в достаточно глубокой кризисной фазе.
Судя по нашей демографической кривой, мы безостановочно теряем население. И хотя темпы потери людских ресурсов снижаются, но тем не менее тенденция не преодолена. И эта тенденция свидетельствует о том, что не преодолен и системный кризис. Мы не можем организовать нормальное внутреннее воспроизводство высокотехнологичного человеческого капитала.
Следующий фундаментальный параметр – внутренняя норма накопления: если мы отбросим сегодня импорт техники, машин и оборудования , то увидим что своими собственными машино-техническими ресурсами мы накопления (и воспроизводства) не обеспечиваем. Более того, оно отрицательно. Продолжается технологическая деградация промышленного капитала, несмотря на принимаемые усилия. Это свидетельствует опять же о том, что мы сегодня имеем и системный кризис и рецессию.
Но пока она скрыта внутри. И при любом падении цен на нефть эта скрытая рецессия становится открытой. Т.е. фундаментально различимое состояние рецессии, в любой фазе делового цикла, при малейшем изменении нефтегазовой экспортной конъюнктуры тут же переходит из скрытого в открытое. Стоит ценам на нефть опустится на 10-15 долларов, инфляция доллара сокращается, и мгновенно мы видим, что российская экономика стоит всегда в состоянии рецессии, находится в состоянии депрессии.
Но сегодня положение действительно серьезное. Оно свидетельствует прежде всего о том, что оценки нашей антикризисной политики, как эффективной и действенной, нуждаются в кардинальном пересмотре. И не потому что так кому-то захотелось, а потому что с такой политикой мы не можем встречать очередной кризис. А очередной полноценный кризис в странах большой 7-ки, это уже вопрос месяцев.
Мы в декабре 2011 сделали прогноз, который многим тогда показался парадоксальным. Что впереди у США 12-15 месяцев безкризисного развития. Сегодня прошло 10 месяцев и США пока идут именно в режиме безкризисного развития, хотя прошлогодние оценки и МВФ, и экспертов ООН и Всемирного банка, и нобелевских лауреатов, предрекали рецессию США уже в первом полугодии 2012 года.
Наша оценка оказалась точной. Я хотел бы это подчеркнуть. Потому, что для меня очень значимо единство теории и практики! И это значит, что мы развенчали миф, что капиталистические кризисы непредсказуемы. С точки зрения теории умение предсказывать НЕНАСТУПЛЕНИЕ кризиса, столь же важно и равноценно, как и точное предсказание того, что кризис уже наступает.
Мы уже в третий раз убедились в том, что модель действительно корректна. Она выдает правильные сигналы и точные оценки. Мы делали пересчеты, правда не широкие, но по репрезентативной выборке, делали попытку посмотреть, на каком этапе делового цикла находятся сейчас США, и эти расчеты подтвердили, что на горизонте ближайших 6 месяцев США пройдут в безкризисном режиме. Т.е. мы подтверждаем нашу декабрьскую оценку насчет 15 месяцев. Но за пределами 15-го месяца, это примерно март-апрель 2013 года, мы пока ничего сказать не можем.
Но в любом случае у нашего руководства остается не более 12 месяцев на то, чтобы пересмотреть прежнюю посткризисную политику и заложить основу другой, по-настоящему эффективной экономической политики.
Для меня эффективной экономической политикой может быть только политика новой индустриализации. Но переход к этой политике предполагает ряд важных, ключевых предпосылок. Автоматически перейти от неэффективной политики к эффективной невозможно.
Самотеком тем более такой переход не происходит. Для этого нужно предпринимать и системные, и общегосударственные, и кадровые решения. Сегодня у нас позитивное и негативное идет рука об руку, делается шаг вперед, затем два шага назад по многим вопросам, включая и вопросы структуры министерств и ведомств, и распределения функциональных обязанностей.
Пока у нас доминирует бессистемный подход. Это тоже одно из следствий той монетаристкой политики, которая была принята в посткризисный и кризисный период, когда мы считали, что кризис можно залить деньгами. И ставка в этом посткризисном цикле, и Беном Бернанке, и у нас, была сделана на инфляцию.
Сегодня практика показала, что кризис инфляцией не преодолевается. При этом, если у США есть особенность, которая позволяет ФРС внутреннюю инфляцию превращать во внешнюю, т.е. экспортировать инфляцию доллара в остальной мир, а самим США импортировать реальные ресурсы, и за счет этого держать под контролем внутреннюю инфляцию, то у России такой возможности нет. Россия ни на кого не может переложить свою внутреннюю инфляцию. И не только потому что рубль не является резервной валютой, но нет и предпосылок, чтобы рубль был резервной валютой хотя бы в рамках СНГ.
Экономически, базисно, фундаментально – рубль сегодня не технологичная валюта. За рублем сегодня нет высокотехнологичного научного и промышленного потенциала. А резервной валюта может быть только в том случае, если она опирается на экономику высоких технологий, на экономику науки, на наукоёмкую экономику. Вот это наши монетаристы никак не могут признать, хотя не раз выдвигали установку превращения рубля в резервную валюту, хотя бы в рамках СНГ, или хотя бы в рамках таможенного союза.
Этот подход к сожалению утопичен, хотя в политическом отношении, безусловно, Россия должна быть интегратором СНГ, и, безусловно, будет интегратором СНГ. Но только тогда, когда она сама начнет опираться на высокотехнологичную , наукоёмкую индустрию, на высокотехнологичный промышленный капитал. Это очень крупная и важная предпосылка для превращения рубля в резервную валюту. Более того, она нуждается в политическом осмыслении, чтобы наше государственное руководство прониклось пониманием базисных основ для решения крупных политических и экономических вопросов.
Мы сегодня должны беспристрастно и объективно оценивать то, какие проблемы неспособна решить монетаристкая политика, какие последствия для промышленного капитала она вызывает, и чем оборачивается для страны сегодня.
Сегодня она обернулась для страны болезненным секвестром государственных расходов. Если бы мы опирались сегодня на промышленный капитал, если бы мы сегодня соединили добычу с переработкой сырья в единых технологических цепочках, в единых цепочках добавленной стоимости, то у нас ситуация была бы другая.
При возникновении таких бюджетных сложностей, бюджетного кризиса, а секвестр это бюджетный кризис, мы могли бы, вместо установки на сокращение расходов, принять политику увеличения доходов! Доходной базы. И не налоговыми мерами, не увеличением налогов. Хотя сегодня структура налоговых источников далеко не оптимальна. Рано или поздно структура налогов и налоговых доходов бюджета будет приведена в соответствии хотя бы с европейской экономической моделью. Но сейчас речь о другом.
Мы не можем бесконечно проводить политику бюджетного секвестра, политику бесконечного урезания социальных и других расходов. Рано или поздно нам нужно будет переходить к политике УВЕЛИЧЕНИЯ БЮДЖЕТНЫХ ДОХОДОВ. Оценка ситуации, фундаментальная оценка, позволяет ставить этот вопрос с упреждением, уже сейчас. Пока у нас в запасе есть время. Время перед тем, как придется уже резать бюджет в более резком ключе, в таком ключе, который естественно вызовет массовый социальный протест.
Один из достаточно крупных, видимых результатов посткризисной политики у нас, это нарастание социального недовольства. И это нарастание социального недовольства никоим образом не может свидетельствовать об эффективности ни антикризисной, ни посткризисной политики. Это еще одна из оценок, уже социальная, неэффективности прежней экономической политики. Той политики, которую сегодня продолжают отстаивать наши монетаристы, и зарубежные монетаристы тоже.
Наши монетаристы не понимают одной существенной разницы между Россией и США. В США Бернанке достаточно включить печатный станок и у него появляется столько долларов, сколько он пожелает. России, для того, чтобы монетарными мерами гасить фундаментальные проблемы необходимо использовать свои валютные резервы. Мы не можем по мановению палочки, или с помощью печатного станка, получить необходимые валютные средства. Но это еще не самое главное. Самое главное в том, что включая печатный станок ФРС обеспечивает получение реальной товарной массы в обмен на бестоварную. России же, чтобы иметь в качестве подушки безопасности валютные резервы, приходится отдавать в обмен на фантики реальное полноценное богатство: нефть, газ, металлы, древесину, зерно.
Россию представляют как крупного сырьевого экспортера еще с царских времен. Но чего не могли видеть экономисты царского времени, в 21-м веке экономисты должны видеть четко: с какой добавленной стоимостью товар вывозится, и с какой добавленной стоимостью товар ввозится в страну. Какой смысл вывозить сырье и после переработки затем ввозить товары с более высокой добавленной стоимостью и терять на этом добавленную стоимость, таким образом и лишая работы своих граждан и теряя валютные резервы? Это примеры неэффективной экономической политики не в интересах России….
продолжение см. Часть 3.